|
Алекса́ндр Серге́евич Пу́шкин (26 мая (6 июня) 1799, Москва — 29 января (10 февраля) 1837, Санкт-Петербург) — русский поэт, драматург и прозаик. Член Российской академии (1833).
Большинство биографов и библиографов Пушкина говорят о нём как великом или величайшем русском поэте[3][4][5], как о создателе новой русской литературы, в своем творчестве утвердившем нормы современного русского литературного языка[6]. Его произведения признаются эталоном языка, подобно произведениям Данте в Италии или Гёте в Германии[7]. В 1820 году посещает Крым, проведенные здесь дни оставили заметный след в творческой биографии поэта.
Путешествие А.С.Пушкина по Крыму в 1820 году
Картина «Пушкин на берегу моря», художник Иван Айвазовский, 1887
Весной 1820 года Пушкина вызвали к военному генерал-губернатору Петербурга графу М. А. Милорадовичу для объяснения по поводу содержания его стихотворений, несовместимых со статусом государственного чиновника. Его перевели из столицы на юг, а по сути сослали, за вольнолюбивые стихи в Екатеринослав (Днепропетровск) в распоряжение генерал-лейтенанта И. Н. Инзова, главного попечителя колонистов южного края. Заболев лихорадкой в конце мая 1820 года был отпущен без колебаний своим гуманным начальником на Кавказ и в Крым с семьей генерала Н.Н.Раевского (с сыном Николаем и двумя младшими дочерьми Марией и Софьей).
Первые крымские города, увиденные Пушкиным, Керчь и Феодосия, не произвели на поэта ярких впечатлений, но здесь он задумался о судьбе Крыма, о его значении для истории.
Пушкин в Керчи
Карло Боссоли. Могила Митридата. 1856
Карло Боссоли. Керчь со стороны Ени-Кале. 1856
Из письма А.С.Пушкина Л.С.Пушкину, Кишинев. 24 сентября 1820 года
С полуострова Таманя, древнего Тмутараканского княжества, открылись мне берега Крыма. Морем приехали мы в Керчь. Здесь увижу я развалины Митридатова гроба, здесь увижу я следы Пантикапеи, думал я — на ближней горе посереди кладбища увидел я груду камней, утесов, грубо высеченных — заметил несколько ступеней, дело рук человеческих. Гроб ли это, древнее ли основание башни — не знаю. За несколько верст остановились мы на Золотом холме. Ряды камней, ров, почти сравнившийся с землею, — вот всё, что осталось от города Пантикапеи.
Отрывок из письма к барону А.А.Дельвигу 1824г.
Из Азии переехали мы в Европу на корабле. Я тотчас отправился на так называемую Митридатову гробницу [развалины какой-то башни], там сорвал цветок для памяти и на другой день потерял без всякого сожаления. Развалины Пантикапеи не сильнее подействовали на мое воображение. Я видел следы улиц, полузаросший ров, старые кирпичи—и только.
Пушкин в Феодосии
Карло Боссоли. Феодосия.
Вечером 16 августа 1820 года А. Пушкин вместе с семьей генерала Раевского прибыл в Феодосию. В ту пору Феодосия была главным торговым портом в Крыму. В центре города имелись трактиры для приезжих и "Музеум" - хранилище древних памятников в Тавриде. Остановились путешественники у старого знакомого генерала Раевского - бывшего градоначальника Феодосии С.М. Броневского. В то время здесь были обширные виноградники и сады.
Из письма А.С.Пушкина Л.С.Пушкину, Кишинев. 24 сентября 1820 года
Из Керчи приехали мы в Кефу, остановились у Броневского, человека почтенного по непорочной службе и по бедности. Теперь он под судом — и, подобно Старику Виргилия, разводит сад на берегу моря, недалеко от города. Виноград и миндаль составляют его доход. Он не умный человек, но имеет большие сведения об Крыме, стороне важной и запущенной.
В Феодосии Пушкин пробыл два дня. Вечером 18 августа он вместе с Раевскими отбыл морем в Гурзуф на, как долгое время ошибочно считалось, парусном бриге "Мингрелия".
Пушкин в Гурзуфе
[«] Волшебный край, очей отрада! Все живо там: холмы, леса,
Янтарь и яхонт винограда, долин приютная краса,
И струй и тополей прохлада... Все чувство путника манит,
Когда, в час утра безмятежный, в горах, дорогою прибрежной,
Привычный конь его бежит и зеленеющая влага
Пред ним и блещет и шумит вокруг утесов Аюдага... [»]
Настоящие крымские впечатления появились во время переезда из Феодосии в Гурзуф морем. В Гурзуфе, в доме А.Э. Ришелье их ждали супруга генерала С.А. Раевская, старшие дочери Екатерина и Елена.
Дом, в котором остановились Раевские и Пушкин, принадлежал генерал-губернатору Новороссии герцогу А.Э. Ришелье, построенный в 1811 году, он был чуть ли не единственным европейским жилищем на Южном берегу Крыма в то время. Сознавая это, радушный хозяин, не живший в нем постоянно, охотно давал разрешение путешественникам из высшего общества останавливаться там. Пушкину в нем был предоставлен мезонин, выходивший на запад.
Дни, проведенные в этом благословенном месте, оставили заметный след в творческой биографии поэта. В Гурзуфе была завершена обработка элегии "Погасло дневное светило", написана изящная элегия "Увы, зачем она блистает ", закончены в рукописи стихи "Мне вас не жаль года весны моей", здесь же был сделан черновой набросок стихотворения "Зачем безвременную скуку". В Гурзуфе была начата поэма "Кавказский пленник".
Под влиянием крымских впечатлений написаны стихотворения "Редеет облаков летучая гряда", "Нереида" и многие другие. Крымские мотивы ярко выражены в поэме "Бахчисарайский фонтан". В Крыму зарождались образы поэмы "Евгений Онегин".
Памятные места Гурзуфа
Карло Боссоли. Грот в Гурзуфе. 1856
В Гурзуфе многое связано с именем великого поэта, который провел здесь несколько недель летом и осенью 1820 г.
В 1989 году в доме "Ришелье" был открыт музей А.С. Пушкина - отдел Ялтинского историко-литературного музея, где более 20 лет проходят Пушкинские праздники поэзии и музыки. Этот дом расположен западнее военного санатория, в так называемом Пушкинском парке.
У начала парка, недалеко от входных ворот, растет группа оливковых деревьев - это одно из мест Гурзуфа, связанных с именем Пушкина. Под этими оливами поэт любил гулять, любуясь морем. На парапете беседки установлены бюст поэта и мемориальная доска с надписью: "Здесь был А.С. Пушкин".
Около "дома Ришелье" сохранился "пушкинский кипарис", о котором поэт писал в письме Антону Дельвигу: дереву более 170 лет. А в старом Пушкинском парке, напротив водолечебницы санатория "Пушкино", есть и другое знаменитое дерево - платан Пушкина. Живя в Гурзуфе, поэт часто совершал прогулки вдоль побережья и в горы, ездил верхом к вершине Аю-Дага. Узкая охотничья тропа, вьющаяся по скалистому склону Аю-Дага, по которой ездил Пушкин, уже в начале XX в. называлась Пушкинской. К мысу Суук-Су "Холодная вода", где есть живописные гроты, выдолбленные прибоем в скалах, поэт подплывал на лодке. Теперь один из гротов и скала над ним они находятся на территории Международного детского центра "Артек" называются Пушкинскими. В верхней части мыса Суук-Су видна серая-башня, сложенная по образцу средневековой крепости. С восточной стороны на ней прикреплена мраморная доска, на которой выбиты строки из стихотворения А. С. Пушкина "Прощай, свободная стихия", обращенные к морю.
Пушкин в Бахчисарае
Карло Боссоли. Вершины горы Ай-Петри. 1856
В начале сентября 1820 г. из Гурзуфа Пушкин с отцом и сыном Раевскими верхом на лошадях отправляется вдоль Южного берега Крыма, через перевалШайтан-Мердвен, Байдарскую долину, древний Георгиевский монастырь, в Бахчисарай.
Карло Боссоли. Монастырь святого Георгия
Отрывок из письма к барону А.А. Дельвигу" 1824 г.
Я об'ехал полуденный берег и путешествие М. оживило во мне много воспоминаний; но страшный переход по скалам Кикенеиса не оставил ни малейшего следа в моей памяти. По горной лестнице взобрались мы пешком, держа за хвост татарских лошадей наших. Это забавляло меня чрезвычайно и казалось каким-то таинственным восточным обрядом. Мы переехали горы, и первый предмет, поразивший меня, была береза, северная береза[8]! Сердце мое сжалось; я начал уже тосковать о милом полудне — хотя все еще находился я в Тавриде, все еще видел и тополи, и виноградные лозы. Георгиевский монастырь и его крутая лестница к морю оставили во мне сильное впечатление. Тут же видел я и баснословные развалины храма Дианы. Видно мифологические предания счастливее для меня воспоминаний исторических; по крайней мере тут посетили меня рифмы. Я думал стихами.
Карло Боссоли. Ханский дворец. 1840-1842
Отрывок из письма к барону А.А.Дельвигу" 1824г.
В Бахчисарай приехал я больной. Я прежде слыхал о странном памятнике влюбленного хана. К** поэтически описывала мне его, называя la fontaine des larmes. Вошед во дворец, увидел я испорченный фонтан; из заржавой железной трубки по каплям падала вода. Я обошел дворец с большой досадой на небрежение, в котором он истлевает, и на полуевропейские переделки некоторых комнат. N почти насильно повел меня по ветхой лестнице в развалины гарема и на ханское кладбище
Пройдя внутренними двориками, Пушкин увидел развалины гарема. Дикие розы плащом покрывали камни стены. Поэт сорвал две и положил их к подножию почти иссякшего фонтана, которому посвятил потом стихи, а также поэму "Бахчисарайский фонтан".
Пушкин в Симферополе
Карло Боссоли. Симферополь.
С 8 сентября около недели А. С. Пушкин провел в Симферополе, в доме у Де Серра. Был с Раевским-младшим на обеде у таврического губернатораБаранова Александра Николаевича, прогрессивного общественного деятеля и старого знакомого поэта по Петербургу.
Карло Боссоли. Степь между Перекопом и Симферополем. 1856
В середине сентября поэт покидает Крым, он едет к новому месту службы в Кишинев.
Крым, Гурзуф - это почти единственное место, где поэт был счастлив. В письме брату Л.С. Пушкину из Кишинева от 24 сентября 1820 года поэт, описывая свое крымское путешествие, несколько раз повторяет слово счастье: "счастливый путь", "суди, был ли я счастлив", "счастливейшие минуты жизни", "счастливое полуденное небо". Это ощущение счастья и поэтического восторга, покоя и радости возникает и в произведениях Пушкина о Крыме. У Пушкина - Крым всегда сияющий, романтический и праздничный.
Спустя четыре года выходит «южная поэма» «Бахчисарайский фонтан» (1824). Поэма получилась фрагментарной, словно таящей в себе нечто недосказанное, что и придало ей особую прелесть, возбуждающую в читательском восприятии сильное эмоциональное поле. Вместе с тем поэт пытается обратиться к российской древности.
Письма и стихи
Из письма А.С.Пушкина Л.С.Пушкину Кишинев. 24 сентября 1820 года
С полуострова Таманя, древнего Тмутараканского княжества, открылись мне берега Крыма. Морем приехали мы в Керчь. Здесь увижу я развалины Митридатова гроба, здесь увижу я следы Пантикапеи, думал я — на ближней горе посереди кладбища увидел я груду камней, утесов, грубо высеченных — заметил несколько ступеней, дело рук человеческих. Гроб ли это, древнее ли основание башни — не знаю. За несколько верст остановились мы на Золотом холме. Ряды камней, ров, почти сравнившийся с землею, — вот всё, что осталось от города Пантикапеи. Нет сомнения, что много драгоценного скрывается под землею, насыпанной веками; какой-то француз прислан из Петербурга для разысканий — но ему недостает ни денег, ни сведений, как у нас обыкновенно водится. Из Керчи приехали мы в Кефу, остановились у Броневского, человека почтенного по непорочной службе и по бедности. Теперь он под судом — и, подобно Старику Виргилия, разводит сад на берегу моря, недалеко от города. Виноград и миндаль составляют его доход. Он не умный человек, но имеет большие сведения об Крыме, стороне важной и запущенной. Отсюда морем отправились мы мимо полуденных берегов Тавриды, в Юрзуф, где находилось семейство Раевского. Ночью на корабле написал я Элегию, которую тебе присылаю; отошли ее Гречу без подписи.
[«]
Погасло древнее светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Я вижу берег отдаленный,
Земли полуденной волшебные края;
С волненьем и тоской туда стремлюся я,
Воспоминаньем упоенный...
И чувствую: в очах родились слезы вновь;
Душа кипит и замирает;
Мечта знакомая вокруг меня летает;
Я вспомнил прежних лет безумную любовь,
И все, чем я страдал, и все, что сердцу мило,
Желаний и надежд томительный обман...
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Лети, корабль, неси меня к пределам дальним
По грозной прихоти обманчивых морей,
Но только не к брегам печальным
Туманной родины моей...
[»]
Корабль плыл перед горами, покрытыми тополами, виноградом, лаврами и кипарисами; везде мелькали татарские селения; он остановился в виду Юрзуфа. Там прожил я три недели. Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провел я посереди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нем героя, славу русского войска, я в нем любил человека с ясным умом, с простой, прекрасной душою; снисходительного, попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина. Свидетель Екатерининского века, памятник 12 года; человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества. Старший сын его будет более нежели известен. Все его дочери - прелесть, старшая - женщина необыкновенная. Суди, был ли я счастлив: свободная,беспечная жизнь в кругу милого семейства; которую я так люблю и которой никогда не наслаждался, - счастливое, полуденное небо; прелестный край; природа, удовлетворяющая воображение, - горы, сады, море; друг мой, любимая моя надежда - увидеть опять полуденный берег и семейство
[«] Воображенью край священный:
С Атридом спорил там Пилад,
Там закололся Митридат,
Там пел Мицкевич вдохновенный
И посреди прибрежных скал
Свою Литву воспоминал.
[»]
«Путешествие Онегина». 1825-1830 гг.
Отрывок из письма к барону А.А.Дельвигу" 1824г.
Из Азии переехали мы в Европу на корабле. Я тотчас отправился на так называемую Митридатову гробницу [развалины какой-то башни], там сорвал цветок для памяти и на другой день потерял без всякого сожаления. Развалины Пантикапеи не сильнее подействовали на мое воображение. Я видел следы улиц, полузаросший ров, старые кирпичи—и только. Из Феодосии до самого Юрзуфа ехал я морем. Всю ночь не спал. Луны не было, звезды блистали; передо мною, в тумане, тянулись полуденные горы... „Вот Чатырдаг", сказал мне капитан. Я не различил его, да и не любопытствовал. Перед светом я заснул. Между тем корабль остановился в виду Юрзуфа. Проснувшись, увидел я картину пленительную: разноцветные горы сияли; плоские кровли хижин татарских издали казались ульями, прилепленными к горам; тополи, как зеленые колонны, стройно возвышались между ними; справа— огромный Аю-Даг... и кругом это синее, чистое небо, и светлое море, и блеск, и воздух полуденный...
„На полуденном берегу в Юрзуфе жил я сиднем, купался в море и об'едался виноградом; я тотчас привык к полуденной природе и наслаждался ею со всем равнодушием и беспечностью неаполитанского lazzaroni. Я любил, проснувшись ночью, слушать шум моря, и заслушивался целые часы. В двух шагах от дома рос молодой кипарис; каждое утро я навещал его и к нему привязался чувством, похожим на дружество. Вот все, что пребывание мое в Юрзуфе оставило у меня в памяти.
„Я об'ехал полуденный берег и путешествие М. оживило во мне много воспоминаний; но страшный переход по скалам Кикенеиса не оставил ни малейшего следа в моей памяти. По горной лестнице взобрались мы пешком, держа за хвост татарских лошадей наших. Это забавляло меня чрезвычайно и казалось каким-то таинственным восточным обрядом. Мы переехали горы, и первый предмет, поразивший меня, была береза, северная береза! Сердце мое сжалось; я начал уже тосковать о милом полудне — хотя все еще находился я в Тавриде, все еще видел и тополи, и виноградные лозы. Георгиевский монастырь и его крутая лестница к морю оставили во мне сильное впечатление. Тут же видел я и баснословные развалины храма Дианы. Видно мифологические предания счастливее для меня воспоминаний исторических; по крайней мере тут посетили меня рифмы. Я думал стихами. Вот они:
[«] К чему холодные сомненья?
Я верю: здесь был грозный храм,
Где крови жаждущим богам
Дымились жертвоприношенья;
Здесь успокоена была
Вражда свирепой эвмениды:
Здесь провозвестница Тавриды
На брата руку занесла;
На сих развалинах свершилось
Святое дружбы торжество,
И душ великих божество
Своим созданьем возгордилось... [»]
„В Бахчисарай приехал я больной. Я прежде слыхал о странном памятнике влюбленного хана. К** поэтически описывала мне его, называя la fontaine des larmes. Вошед во дворец, увидел я испорченный фонтан; из заржавой железной трубки по каплям падала вода. Я обошел дворец с большой досадой на небрежение, в котором он истлевает, и на полуевропейские переделки некоторых комнат. N почти насильно повел меня по ветхой лестнице в развалины гарема и на ханское кладбище.
...но не тем В то время сердце полно было—
Лихорадка меня мучила...
„Растолкуй мне теперь, почему полуденный берег и Бахчисарай имеют для меня прелесть неиз'ясни-мую? Отчего так сильно ко мне желание вновь посетить места, оставленные мною с таким равнодушием? Или воспоминание самая сильная способность души нашей, и им очаровано все, что подвластно ему?"
[«]
Так, если удаляться можно
Оттоль, где вечный свет горит,
Где счастье вечно непреложно,
Мой дух к Юрзуфу прилетит.
Счастливый край, где блещут воды,
Лаская пышные брега,
И светлой роскошью природы
Озарены холмы, луга,
Где скал нахмуренные своды
[»]
«Таврида». 1822г.
[«]
Прекрасны вы, брега Тавриды,
Когда вас видишь с корабля
При свете утренней Киприды,
Как вас впервой увидел я;
Вы мне предстали в блеске брачном:
На небе синем и прозрачном
Сияли груды ваших гор,
Долин, деревьев, сел узор
Разостлан был передо мною.
А там, меж хижинок татар...
Какой во мне проснулся жар!
Какой волшебною тоскою
Стеснялась пламенная грудь!
Но, муза! прошлое забудь.
[»]
«Путешествие Онегина». 1825-1830гг.
[«] Покинув север наконец,
Пиры надолго забывая,
Я посетил Бахчисарая
В забвеньи дремлющий дворец.
Среди безмолвных переходов
Бродил я там, где бич народов,
Татарин буйный пировал
И после ужасов набега
В роскошной лени утопал.
Еще поныне дышит нега
В пустых покоях и садах;
Играют воды, рдеют розы,
И вьются виноградны лозы,
И злато блещет на стенах.
Я видел ветхие решетки,
За коими, в своей весне,
Янтарны разбирая четки,
Вздыхали жены в тишине.
Я видел ханское кладбище,
Владык последнее жилище.
Сии надгробные столбы,
Венчанны мраморной чалмою,
Казалось мне, завет судьбы
Гласили внятною молвою.
Где скрылись ханы?
Где гарем?
Кругом все тихо, все уныло,
Все изменилось...но не тем
В то время сердце полно было.
Дыханье роз, фонтанов шум
Влекли к невольному забвенью.
Невольно предавался ум
Неизъяснимому волненью,
И по дворцу летучей тенью
Мелькала дева предо мной!.. [»]
[«] Поклонник муз, поклонник мира,
Забыв и славу и любовь,
О, скоро вас увижу вновь,
Брега веселые Салгира!
Приду на склон приморских гор,
Воспоминаний тайных полный,
-И вновь таврические волны
Обрадуют мой жадный взор.
Волшебный край!
Очей отрада!
Все живо там: холмы, леса,
Янтарь и яхонт винограда,
Долин приютная краса,
И струй и тополей прохлада... [»]
Поэма «Бахчисарайский фонтан». 1821 - 1823гг.
Радуюсь, что мой "Фонтан" шумит. Недостаток плана не моя вина. Я суеверно перекладывал в стихи рассказ молодой женщины.
А. А. Бестужеву. Одесса. 1824г.
[«] Фонтан любви, фонтан живой!
Принес я в дар тебе две розы.
Люблю немолчный говор твой
И поэтические слезы.
Твоя серебряная пыль
Меня кропит росою хладной:
Ах, лейся, лейся, ключ отрадный!
Журчи, журчи свою мне быль...
Фонтан любви, фонтан печальный!
И я твой мрамор вопрошал:
Хвалу стране прочел я дальной;
Но о Марии ты молчал...
Светило бледное гарема!
И здесь ужель забвенно ты?
Или Мария и Зарема
Одни счастливые мечты?
Иль только сон воображенья
В пустынной мгле нарисовал
Свои минутные виденья,
Души неясный идеал? [»]
«Фонтану Бахчисарайского дворца». 1824г.
[«] Недавно бедный музульман
В Юрзуфе жил с детьми, с женою;
Душевно почитал священный Алькоран
И счастлив был своей судьбою;
Мехмет (так звался он) прилежно целый день
Ходил за ульями, за стадом
И за домашним виноградом,
Не зная, что такое лень;
Жену свою любил - Фатима что знала,
И каждый год ему детей она рожала -
По-нашему, друзья, хоть это и смешно,
Но у татар уж так заведено. -
Фатима раз (она в то время
Несла трехмесячное бремя, -
А каждый ведает, что в эти времена
И даже самая степенная жена
Имеет прихоти то эти, то другие,
И боже упаси, какие!) -
Фатима говорит умильно муженьку:
"Мой друг, мне хочется ужасно каймаку.
Теряю память я, рассудок,
Во мне так и горит желудок;
Я не спала всю ночь - и посмотри, душа,
Сегодня, верно, я совсем не хороша.
Всего мне должно опасаться:
Не смею даже почесаться,
Чтоб крошку не родить с сметаной на носу,-
Такой я муки не снесу.
Любезный, миленький, красавец, мой дружочек
Достань мне каймаку хоть крохотный кусочек".
[»]
1821г.
Память
три населенных пункта в Крыму носят название Пушкино
памятники Пушкину в Крыму
в Симферополе, в Ялте, в Гуруфе (два), в Саках, в Бахчисарае (два), в Феодосии, в Керчи
улицы Пушкина в Крыму
в Симферополе, в Севастополе, в Евпатории, в Судаке, в Феодосии, в Морском, в Бахчисарае, в Джанкое, в Ялте (Пушкинский бульвар), в Керчи, в Саках (сквер Пушкина), в Черноморском
|
